Журналистка

№64 (5868) от 21 августа 2020

Кто-то утверждает, что не нужно искать в жизни смысл. Что нужно просто расслабиться и жить

Но я его ищу. И он есть. Не в деньгах. Уверена, с этим никто не будет спорить. Не в работе. Она заканчивается рано или поздно. В людях. Только в людях и в том, что мы им даем. Или они нам? В любом случае это взаимосвязано.

2 часть. Продолжение. 1 часть в №62 (5866) от 14.08.2020.

Сегодня мы все переживаем новый этап в жизни, связанный
с прочно поселившимся у нас страшным вирусом. Учимся по-новому общаться, по-новому работать. Учимся ценить недооцененное ранее. Я несколько лет назад тоже столкнулась с инфекцией, не менее опасной. Туберкулезом. И выстояла. И сегодня действительно с благодарностью вспоминаю тот страшный этап, который стал для меня определяющим в жизни.

Катерина

В чем сила, брат? Сколько ни задавайся этим вопросом, ответ найти сложно. Не в деньгах. Сколько бы их ни было, жизнь близких и годы счастья ни на рубли, ни на доллары не купишь. Я это воочию в диспансере увидела.
Столько историй о любви, надежде и добре через меня прошло, что пишу и смахиваю слезы. И не в статусе дело. Болеют все. И бомжи, и руководители, и спортсмены, и пьяницы, и старики, и совсем еще подростки. И нет здесь ни отдельных палат, ни особого положения, ни эксклюзивного лечения. Даже звание Журналистки, скорее воспринимается как насмешка. Ну и как повод отмыть-отчистить и отчитаться начальству, что все в порядке, в грязь лицом не упадем, даже перед представителями СМИ. Здесь все по схеме. Размеренно до одурения. Раз в два месяца обследование и корректировка лечения. И снова два месяца неведения в ожидании чуда. Вот после такого двухмесячного застоя, проштудированной от корки до корки книги по фтизиатрии и нескольких десятков научных статей на ту же тематику (а в таком заведении каждый пациент на выходе становится врачом с дипломом), проглоченной горы художественных произведений и пары профвебинаров судьба подарила мне встречу с Катериной.
– Привет! Одна пока лежишь, что ли? У меня тут подружка лежала, рассказывала мне про тебя.
– И мне про тебя рассказывала.
– Во! Отлиииииично! Сейчас перекурю и чайку попьем, познакомимся. А завтра давай в кино собирайся, я уже пятерых подбила.
Еще по рассказам своей недавно выписанной соседки о Катерине будут знать все. И не только в нашем отделении. Потому что история очень уж запоминающаяся. Вырастет она при пьющей матери. В 14 лет сбежит из дома к парню. Его заботами и заботами его бабушки окончит школу. Поженятся. Будет продавцом в сельском магазине работать, а он – шабашить. Когда в 19 забеременеет, врачи поставят диагноз: туберкулез. Аборт делать откажется. Таблетки принимать категорически не будет, свято веря, что все будет хорошо. И муж ее, хоть и на четыре года старше, переубедить не сможет.
– Ты знаешь, это он с виду в два раза меня выше. И выглядит так грозно. А внутри… – она всегда будет искать подходящие слова, когда речь о муже будет заходить, и не находить, словно и нет на свете таких хороших слов, которыми можно его охарактеризовать. – Я как забеременела, ни полы не мыла, ни в магазины не ходила. Он мне и сейчас Алешку поднимать не разрешает. Приезжает ночью со смены и сам его кормит-одевает.
– Но почему ты сразу не начала лечиться?
– Здрасьте! А Алешке каково без матери? Я его год сама растила и грудью кормила. День и ночь рядом. Каждую минуту.
– А если бы заразила?
– Да ты что? Через молоко не передается. А насчет воздушно-капельного… Я знаешь какие меры предосторожности приняла? Каждую неделю весь дом с хлоркой. Ни одной посторонней души в гости не шастает. Сама всеми днями в маске. Посуда отдельная. Мне врачи все по полочкам расписали. Ни на шаг не отступила.
И в этой своей жизненной упертости – она вся. Справив годик сыну, со спокойной совестью передала его мужу и бабушке. Теперь справятся. А сама легла в диспансер, на таблетки, готовиться к операции. Понимала ли она, чем рисковала? Думаю, понимала. Своей жизнью. Одно легкое за время беременности и кормления сильно запустила без препаратов. Прогнозов врачи не делали, настаивая на операции. Но стойкости этой 21-летней девчонке не занимать. И перед переводом в Москву, куда Катерина спокойно и с уверенностью, что все будет хорошо, отправилась ложиться «под нож», она вновь продемонстрировала всем нам свой железный характер.
Это не открытие, но больные туберкулезом всегда сталкиваются с большой проблемой. Пока не выявлен штамм, они получают определенные препараты по основному списку. Из расчета массы тела. Препараты токсичны. К ним сложно привыкнуть. Как говорится, куча «побочки», с которой нужно свыкнуться, дожидаясь конкретного результата анализов. Пьешь, что дают. Горсть таблеток, возможно (и это слово в данном случае ключевое!), некоторые из них и убивают палочку Коха. Но еще они убивают печень, почки, сердце, желудок. Тошнота, странные запахи, головокружения. Через все это проходят все пациенты диспансера. Вот и Анна – мать-одиночка, Катина соседка, как и все мы, начала этот путь. Через месяц она похудела на 10 кг, перестав есть, ходить и спать. Мы усиленно таскали ей домашние котлеты, а она умирала на наших глазах.
Катерина встала в позу, заявив лечащему врачу, что препараты нужно менять.
– Найдите ей что-то более щадящее! Ну не идет ей лечение, сами же видите! Отмените рифампицин!
– Больные раком принимают все, что пропишут, а вы тут вечно правду ищете! И все всегда знаете! – резанул доктор. – Пока результаты не придут, лечение менять никто не станет.
Спасибо главврачу, до которого Катя тут же добралась. Отменили только эти таблетки. И уже через неделю началась положительная динамика. Когда после операции в Москве, а было это через месяц после демарша, Катерина звонила мне узнать, как дела в диспансере, я передала трубку Анне.
– Не знаю, как ты угадала, Кать. Но спасибо тебе. Анализы вчера пришли. Рифампицин мне не помощник, только вред наносил.
Действительно дело будет в препарате, или на Анну, ­впрочем, как и на всех нас, повлияет ­Катина настойчивость? Но еще через месяц, как только врачи убедятся в хорошей физической активности, а свежие снимки подтвердят почти полное излечение, Анну выпишут для продолжения лечения на дому.

Марина

На самом деле имени ее я не буду знать. Но почему-то мне хочется называть ее Мариной. Она не будет пациенткой. Она будет женой пациента. Жены пациентов, их мамы, сестры – это вообще отдельная тема. Женщина всегда остается матерью. Даже в опасности. Даже для мужа или отца. Она защищает до последнего. Так природа устроила. Вот и Марина будет в диспансере денно и нощно. Нет, здесь ей нельзя будет находиться. Только вот в чем вопрос: а кто должен ухаживать за лежачим больным? Можно заплатить деньги санитарке или медсестре. Но это тубдиспансер. Ставок немного. Работа опасная. А человек уже почти не дышит. Кашляет кровью. Ходит под себя. Кому, кроме близких, он нужен?
Пациенты будут поговаривать, что официально они не расписаны. Только она будет сидеть рядом. И держать за руку. И кормить с ложечки. И спать в промежутках между его бодрствованиями в коридоре на диване. Сидя. На ночь она будет уходить. Так поздно, как разрешит дежурная сестра. Опять же, по слухам, сама она будет не из Волочка, поэтому будет снимать где-то неподалеку комнату.
Весь день в палате или возле нее – палата-то мужская, пациентам тоже приватности хочется. Тихое «здравствуйте!» каждому проходящему. Спокойные уговоры докторов с просьбой не гнать ее. И так неделю.
Эта будет та самая неделя, на которой я решу бежать из Волочка. Снова в Тверь. Потому что четыре месяца не дадут ожидаемого результата. Потому что лечение нужно будет кардинально менять, а местные доктора на это так и не решаются. И потому что я буду наблюдать эту печальную историю любви к угасающему человеку, что неимоверно внутренне вымотает.
Уеду из диспансера я в тот самый день, когда Маринин муж умрет. Плохой знак, но моя машина будет отъезжать в момент, когда тело в простыне станут заносить в «Газель». Я отвернусь. Не от страха. За происходящим как-то отстраненно-потерянно будет наблюдать Марина. Я просто не смогу смотреть на ее худенькую фигурку с опущенными плечами.

Продолжение в следующем номере

Екатерина Детушева
Рисунок автора