Жемчужина Мещеры

Чем дальше от насиженных мест, тем большим числом чудес поражает природа

Притягательная Пра

Река эта неширокая и не прямо текущая, а кудрявится в крутых берегах вдоль сосновых боров и змеится по пойменным низинам леса, делая немыслимые изгибы и петли. У нее один берег высокий, другой – неизменно низкий с обнажающейся отмелью в засушливые годы. Берега за очередным поворотом обычно меняются местами: высокий становится приземистым, а низкий – обрывистым.
Вода в этой реке цвета крепко заваренного чая – течет по местам залегания торфа. В погожие и тихие дни осени она словно замирает и стекленеет, приобретая зеркальную гладь. И тогда отражение небес насыщают воду так, что диву даешься: на свету она синяя-синяя, в тени – цвета шоколада. Чудо!
В сентябрьскую пору приречный лес соединяет небо и землю. В реке отражаются поражающие своим величием толстомерные сосны, выставляя напоказ горящие янтарем стволы с пышными шапками ярко-зеленой хвои. На празднике разноцветья экстравагантно выглядят клены и липы. Полыхая желтым огнем, они будто стремятся перещеголять друг друга. Тут даже одинокие кустики рябины, украшенные красным бисером, смотрят в зеркало вод с нескрываемым упоением, будто это светские модницы любуются дорогим нарядом. И слышно, как почтенного возраста дубы, хвастаясь медно-красной листвой, роняют в воду спелые желуди. Обернешься на такой всплеск и недоумеваешь: то ли это резвящаяся рыбина резко ударила хвостом по стеклянной глади реки, то ли кто-то другой тешится. Но стоит немного посидеть на берегу – и сразу становится понятно: бульк! бульк! – простреливают стеклянную гладь воды падающие с дуба желуди. Подымешь с тропинки созревший плод и чувствуешь его тяжесть, будто это не желудь, а отлитая из меди пуля.
В пору золотой осени к Пре приезжают художники и с ненасытной жадностью, восхищаясь прелестью этих мест, изводят краски, чтобы на холсте запечатлеть все, что вызывает трепет души. С каждым годом число живописцев, влюбленных в эту реку, растет. И это понятно: где еще найдется такой красоты река? Неспроста же ее называют жемчужиной Мещеры.

Бор Домашний

Почему он так называется, никто не знает. Одни говорят, что тут, на берегу Пры, когда-то находился кордон лесника, обустроившего свою усадьбу не по принципу конторского бытия с отсутствием всяких житейских излишеств, а по-домашнему – с огородиком и палисадником, окруженным кустами рябины и сирени. Другие якобы слышали о том, что тут, в уединении глухого леса, жили староверы и что место это называлось не бор, как принято его теперь называть, а бугор Домашний, – от слова дом – стоящий на возвышении берега. Но так или иначе, а такой высоты (около десяти метров!) отвесный берег на всем протяжении реки больше нигде не встречается. Да и бор здесь до недавнего времени выглядел знатно, поражал высоченными кафедральными соснами, обилием земляники, малины, черники, брусники, ежевики. Очень жаль, что большая часть этого бора жарким летом 2010 года выгорела. Но крутизна берега, протяженность которого более трехсот метров, осталась неизменной.
Отыскали мы с другом упомянутое место не сразу, дорог-то в лесу – видимо-невидимо. И вряд ли нашли бы, если б не позвонили знакомой скиталице по Мещере – биологу Ольге Валерьевне Натальской. Увлеченная профессиональной съемкой пейзажей и населяющих нашу природу птиц, она бывала в этом бору не единожды и нужную нам дорогу подсказала.
И вот он, легендарный, удивительной красоты бор с устоявшимся названием Домашний.
– Какой здоровый воздух! Как хорошо тут дышится! А панорама?! Такой красоты я в жизни не видал, – восторгался мой спутник Владимир Алексеевич Гусев, пристраивая на краю обрыва штатив с фотоаппаратурой.
Людей тут, похоже, не было давно. Река от длительной засухи сильно обмелела. Теперь ее мелководье не привлекает ни рыбаков, ни сплавляющихся на байдарках туристов. О былом присутствии людей тут напоминают лишь оставленные у воды ивовые рогульки удильщиков да на берегу сколоченный из досок столик с прилаженными к нему лавочками. Что удивительно, тут нигде не видно мусора, обычно мозолящего глаза в местах отдыха людей. Лишь на столике кто-то забыл, а может, специально положил два румяных яблока и букетик из цветущего вереска, быть может, для того, чтобы этот уголок дикой природы наполнить душевным теплом. И это удалось: оставленный на столике натюрморт рождает теплые чувства, связанные с домашним уютом, что лишний раз напоминает о названии бора.

Следы на песке

Покружившись с фотоаппаратом в поисках красивых кадров, я пожелал спуститься с берега вниз. Там вода манила густой синевой, а влажный песок на отмелях – многочисленными следами каких-то животных. Но как туда попасть? Отвесная круча берега страшит немыслимой высотой, с которой, как ни осторожничай, полетишь кубарем. Но в месте, где крутизна берега становится пологой, спуск к воде я отыскал. Это промышляющие тут рыбаки прокопали к воде овражек, а для удобства спуска сделали ступени.
На песчаном дне овражка я увидал длинную извилистую бороздку, оставленную ужаком. Устроившись в сторонке для принятия солнечной ванны, этот вальяжный обитатель бора моего присутствия испугался и, прервав свою процедуру, поспешил к реке. Но вот ступени… Для ползающего создания они представляют серьезную преграду. Однако потревоженного человеком ужака это не смутило. Шлепаясь по ступенькам, он быстро достиг прибрежной травы, где и скрылся из виду.
На обнажившихся косах реки пестрели следы диких животных, побывавших тут ночью. И первое, что бросилось в глаза, – цепочка волчьего следа. Серый спустился к реке не по ступенькам овражка, а в сторонке спрыгнул с пологого берега и сразу же направился к образовавшимся на отмели бочагам. Зверь, похоже, интересовался плененной в них рыбешкой. Тут все вокруг истоптано. Наследила и выдра. О ее визите напоминал не только характерный размашистый след. Зиявшие на песке кучки рыбьей чешуи и раскрытые створки от съеденных ракушек также свидетельствовали о присутствии этой проворной визитерши. А утром тут возле воды охотился на рыбешку черный аист. Его следы были еще свежими и выглядели отчетливо, привлекая внимание оттиском необычайно длинных пальцев.
Еще сюда на пирушку заглядывал ежик. Но приблизиться к бочагам этот ходок не решился. Свои следы он оставил только у края отмели. Наверное, посчитал, что возле бочагов может и сам угодить кому-нибудь на обед. Колючая его броня едва ль спасет от сметливой лисицы, которая тут тоже изрядно наследила. Ежик для Патрикеевны – вожделенная закуска. Конечно, обладатель колючек в минуты опасности ведет себя предусмотрительно – сворачивается в комок. Попробуй возьми! Но лиса не лыком шита. Закатит ежа в воду, и его неприступная крепость из колючек станет бесполезной. Чтобы не задохнуться в воде, он развертывается, обнажает живот и высовывает наружу мордочку. Лиса только этого и ждет: хвать! – тут-то и каюк ему.
Однако больше всех меня поразили не приходящие сюда гости и даже не осторожность ежа, а поселившаяся у реки лиса. Ее зияющая чернотой нора, устроенная на высоте нескольких метров, не поддается объяснению: как лисе удалось туда взобраться, закрепиться на отвесном берегу да еще при этом рыть нору? Непонятно. Однако, судя по оставленным на песчаной круче царапинам, лиса забиралась в свое убежище совсем недавно. Подобного я никогда и нигде не встречал. Хотя выбор норы в таком месте понятен: тут, уединяясь, Патрикеевна чувствует себя в полной безопасности.
Вот такие сюрпризы встречаются на Пре. А что касается безмятежности этого прекрасного уголка, то она, похоже, сохраняется благодаря устрашающей бездорожьем низине. Добраться сюда можно только в сухую погоду.

Иван Назаров
Фото автора